Хорошо это или нет для художника, но В. Попова невозможно застать в состоянии рефлексии. Его образ жизни - это постоянное движение: это путешествия, подготовка к путешествию или рассказ о путешествии. В его творчестве зачастую нет каких-то географических примет, но система координат, правда отнюдь не двухмерная, присутствует, и по этой координатной сетке можно зафиксировать пребывание художника в той или иной точке. Но чаще всего это невозможно, потому что он может находиться сразу в нескольких параллельных и перпендикулярных пространствах, говорить и молчать на разных языках.
Прежде чем фиксировать творческие акты художника, оговоримся сразу, что они отнюдь не спонтанны, а заранее подготовлены всем путем его творческого развития.
Ступенями его художественного образования были Абрамцевское художественно-промышленное училище и Художественно-промышленная академия им. Мухиной - две разнохарактерные системы, наделяющие способного и восприимчивого воспитанника умением видеть предмет и снаружи, и изнутри в микро- и макрокосмосе, системы, дающие возможность увидеть и ощутить истоки пластической формы и многие возможности ее развития. Каким бы "европейским" по языку ни казался В. Попов, - вся его творческая манера сформирована русской изобразительной школой, основанной на линейной и ритмической выразительности, на силуэте и локальном цветовом пятне. Кроме добротного художественного образования, на творчество В. Попова несомненно повлияли его интерес к современному искусству, непосредственное знакомство с мировым художественным процессом, сформировавшие его эрудицию.
Еще в 1990 г., всего 2 года спустя после окончания Художественно-промышленной Академии им. Мухиной, он (совместно со своим товарищем В. Костарновым) принимает участие в международном фестивале скульптур(!) в г. Мюнстере. Их работа получила 1-ю премию и этот успех, знакомство с зарубежными художниками очень вовремя дали художнику мощный стимул для развития. Как говорится, "успех рождает успех", и с этого времени участие в международных творческих акциях стало для В. Попова важнейшей частью биографии. Он с одинаковым азартом брался за сооружение "замков на песке" и "снежных замков" (временные павильоны для фестивалей Foire expo в Брессюире 1994, 1995 г.г., фестиваль снежных скульптур "Вьюговей-90" в Москве, II премия), и за подготовку персональных выставок. Эта экстрамобильная жизнь, несомненно повлияла на его творчество, придала ему определенные вектора и сформировала из них его собственную "розу ветров".

Путешествие по памяти или "Время назад"

Путешествие в глубь истории не имеет в творчестве В. Попова определенного временного отрезка, границ и обстоятельств.
Оставаясь по своей сути, образованию и привязанностям русским художником, В. Попов на протяжении более чем 10 лет творчества постоянно обращался к прошлому русского искусства, к его изобразительному фольклору - сказочности, лубочности, балагану. Все эти могучие дядьки, Петрушки, красавицы, путешествующие то на быках, то на петухах, то на коне с Иваном-царевичем - ярки, нарядны, как лоскутное одеяло, которое можно рассматривать и по кусочкам, и целиком.
Суровы и грозны языческие персонажи - Алконост и райская птица Сирин, обманчиво прикрывающие свою устрашающую плоть изысканным оперением.
Еще более затейливы работы последних лет ("Продавец акций", "Рачительное домоводство", "Представление"), наполненные множеством ассоциативных и "говорящих" деталей, создающих образ прошлого уже не как сказки, а уровня "дежа вю".
Этот материк исторического прошлого русского изобразительного искусства безбрежен и необозрим, густонаселен и возделан многими поколениями. Там можно постоянно совершать открытия, ибо изобразительное искусство отличается от географии тем, что одно и то же явление или объект можно открывать не один, а бесконечное число раз, и это всегда будет интересно настолько, насколько художник интересен сам по себе.

Путешествие по спирали или осколки исчезнувшей гармонии

Причудливые раковины теплых морей художник уважительно именует "объектами". Загадка раковины не может не волновать. Как это возможно, что примитивный моллюск обладает столь совершенной формой? Его жесткая внешняя оболочка, не давая ему возможности роста, запечатлела в матрицах своих спиралей некую историю несостоявшейся цивилизации. Нежнейший перламутр внутренней поверхности тщательно упрятан, скручен, усеян шипами и отростками панциря, оберегающего тайну.
Художник сопоставляет эти создания с устойчивой, но мертвой формой треугольника (объекты №4, 5, 2) и с формой яйца - символа жизни, пытается пронзить из энергией света, заставить жить в непривычной среде ("Ателье художника"), но повсюду они остаются для него закрытым объектом, дразнящим своей непознаваемостью. Впрочем, для одной из раковин художник нашел достойное содержание ("Остров Ре"), но это уже совсем другое путешествие.

Путешествие в still life или разговорчики

В. Попов, несомненно, язычник, даже когда он думает о Рублеве, его мысли все равно заняты Малевичем ("Разговор Малевича с Рублевым"), но натюрморт, оживляющий бездну "черного квадрата", иронически противопоставлен мрачным прогнозам начала 20 века о том, что искусство мертво. Ничто не может быть мертво, пока есть художник.
Весьма условно можно объединить натюрморты Попова в один цикл - они роднятся по языку, по задаче, но все эти предметы ( а это, как правило, атрибуты застолья) объединяет некое тихое собеседование друг с другом. Тонконогие бокалы и узкогорлые бутыли живут своей жизнью, дышат своим особым воздухом, льнут друг к другу или демонстрируют свою независимость, и от этого напряжения их силуэты чуть плавятся, теряя мертвенную жестокость и холодную симметрию.
Пробегающая между предметами искра авторского взгляда воспламеняет их внутренние энергии, побуждает к любви, дружеской беседе или веселью.

Вечножеланное путешествие или путь к женщине

Раковина, принесшая когда-то к берегам земли Венеру, может оказаться не только в море у острова Ре, но и в васильковом море, и позволить прорасти сквозь себя синим цветам, если прекрасное юное существо бездумно облюбовало ее ("Васильковое море").
Вечножеланный путь к женщине начинается с неизбежного поражения. Это юное создание, еще ничего не знающее о себе, обезаруживает художника, заранее предрекая ему невозможность пройти этот путь до конца.
В женщинах, за редким исключением, художник видит таких, как он сам, язычниц. Они могут быть одной природы с облаками, растворяя их в себе и растворяясь в них ("Отражение"), они смешивают с ветром волосы, полные цветов и листьев, знаменуя приход весны ("Флора"). Их самые верные друзья - собаки, кошки и птицы, ои редко облекают себя в покровы, скрывающие их грацию. Женщины резвятся и мечтают, наряжаются и причесываются. Они могут быть нагружены плотью, как "палеолитические Венеры", и бесплотны, как эльфы, но они всегда полны желания и желанны. А любовь женщины и мужчины, по мнению хужожника - это баланс двух энергий, или верно решенное пластическое уравнение ("Баланс", "Желание").

Путь к себе или среда обитания

Общеизвестно и почти банально, что художник в каждом своем произведении автопортретен. Пускаясь в то или иное путешествие, обрастая темами, сюжетами, он постепенно отливает свою розу ветров, где каждый ее лепесток связан с сердцевиной, центростремительной точкой, к которой притягиваются все жизненные впечатления. Художник одновременно находится и в покое, и в движении. Его жизнь - это не только путешествия по горизонтали, но и состояние сосредоточенности на каком-то явлении, углубленное созерцание простых действий, сведение отношений между мужчиной и женщиной к вселенским катаклизмам. Любой шаг его жизни является материалом для искусства. В среде его обитания переслаиваются мифы и космические энергии, детские забавы имеют сакральный смысл ("Мальчик с кошкой), а его Галатея оживает от движения кисти ("Автопортрет"), от капель дождя, от звона бокалов, от нежного прикосновения. Среда его обитания на первый взгляд пестра, мозаична, а при пристальном наблюдении - цельна, как цельна и монолитна та же мозаика.

Всякое даже самое длинное путешествие имеет точку начала и точку завершения, только путь к себе измеряется длиною самой жизни. Книга странствий Владимира Попова только пишется и едва дошла до середины